Новые соседи сказали, что под нами живет одинокий старик. И хорошо бы, когда мы ходим в магазин или выносим мусор, заглядывать к нему, может, Ворону нужно что-то купить или у него скопился пакет мусора.
Так и стали поступать.
На прозвище Ворон дед не обижался. Говорил:
- Не крысой называют, не хорьком вонючим, ворон птица неглупая, хищная, мне нравится…
А звали его люди так из-за сурового внешнего вида: темного цвета кожи, крючковатого носа, больших, глубоко посаженных коричневых круглых глаз и непослушной жесткой шевелюры цвета "соль с перцем", напоминающей птичьи перья. А еще была у Ворона манера говорить при встрече после слова "здравствуйте" протяжно:
- Ну, как?
И это "Каааак?" звучало, произнесенное низким голосом с трещинкой, как воронье карканье. Немного даже страшно.
Гулять Ворон выходил часто, несмотря на то, что был уже немощен, хотя и не слишком стар. Страдал он полиартритом, каждое неосторожное движение причиняло старику боль, но он упорно каждый день в четыре часа дня сначала звонил мне спросить, как погода на улице, потом спрашивал, буду ли я гулять с младшей дочкой и, если я говорила, что буду, тоже осторожно спускался вниз, к скамейке у подъезда. Я выносила совсем еще маленькую дочку, выкатывала коляску, шла медленно по тротуару, часто останавливаясь, чтобы присесть на какую-нибудь скамейку. Подолгу отдыхала. Потому что рядом со мной тихо, как он сам говорил, скрипя, шел Ворон, а он не мог сделать больше 50 шагов подряд.
"Люблю я свою бедность": история о матери-добытчице
Так мы и сдружились. Я "выгуливала" свою малую, а заодно и чужого старого, и, в принципе, мне это было нетрудно. Ворон был молчаливым неназойливым человеком, если чувствовал, что переоценил свои силы, просил меня оставить его на скамейке, и идти с дочкой дальше.
- Давай, кати коляску, и пускай тебя совесть не мучает, - улыбался грустно Ворон. – Я привык все делать сам. И так на тебя, чужого старика жалеющую, дивлюсь. Дал тебе Боженька сердце безразмерное…
Был у Ворона и свой сын Бахыт, на вид мне, сорокалетней, ровесник. Жил в соседнем микрорайоне, работал парикмахером в салоне совсем близко от нашего дома. Каждый рабочий день Бахыт покупал в домовой кухне две коробочки с нехитрой едой, картофельным пюре, салатом, тефтельками, и приходил в обед к отцу. Ел сам, кормил папу, бежал работать дальше. Бахыт был человеком семейным, но ни его жену, ни их сына-подростка я так и не увидела. Не ходили они к деду.
Жизнь продолжается, или Как Даша нашла на улице ребенка
- Не ходят, да, - вздохнул однажды Ворон, когда я спросила его, почему он живет один. – И жить со мной не будут. Поначалу, когда жена моя умерла, а Баха вскоре женился, молодые жили со мной два месяца, места ж у меня много, 50 метров. Потом ушли отдельно, сняли квартиру. Сын обиделся, что я не захотел ему сказать, где у меня заначка на черный день лежит. Все пытал, мол, покажи, папа, а то, не дай Бог, случится что с тобой, так останемся мы ни с чем. А невестка сказала, что я страшный, боится она меня.
Я удивилась:
- Из-за стариковской заначки на черный день семья развалилась?
- Не из-за стариковской, а из-за старой, - поправил меня Ворон. – Еще из того добра, за которое я в тюрьме сидел. Да, ты не бойся, не убил я никого, не украл, из совсем другого разряда эта история.
Одиночки знают цену материнства, или У Бога для каждого счастья отмерено
Ворон с женой и сыном жил раньше, еще во времена СССР, в Узбекистане.
- В самом Ташкенте жили, не в кишлаке, но от этого жизнь легче и интересней не делалась, - рассказывал Ворон. – Я из простой казахской семьи, папа на стройке всю жизнь пахал каменщиком, от грыжи и помер, мама полы мыла то на почте, то в библиотеке. От родителей досталась мне квартира из двух квадратных комнатушек в доме барачного типа. С участком перед дверью в две сотки. Вот и все наследство.
Жил тихо, работал на маслобойке, масло хлопковое делали. Когда было 30 лет, женился на сироте-соседке.
- У нее умерли родители, угарным газом отравились, в доме у нас у всех были печи. Кто чистил вовремя дымоходы, а кто нет. Семья Фатимы угорела в ночь на 20 февраля 72-го года, помню. Саму Фатиму, она крепенькой девчонкой шестнадцати лет была, врачи откачали, а мать с отцом нет. Вот я и предложил ей, бедолаге, когда выписалась из больницы, ко мне перебираться. И в ЗАГСе расписаться по-тихому. Свадебный той мне все равно не для кого делать было, а у нее родители только померли, банкет закатывать стыдно. Жить девчонке как-то надо, и нравилась она мне.
Фатима за Ворона пошла без оглядки, тем более, что в квартиру, где она жила вместе с родителями, сразу же после их смерти вселился её старший брат, до этого снимавший с женой и двумя детьми комнату на окраине.
Очнись, она не та блондинка! История обмана с непредсказуемым финалом
- Брат, кстати, очень рад был, что я Фатиму забираю, не нужна ему была ответственность за девчонку, - вспоминал Ворон.
Зажил он с молодой женой неплохо.
- Сына родили, огородик под окном посадили, - улыбался Ворон, вспоминая молодость и Фатиму. – Жена меня уважала и слушалась, единственное, что меня огорчало, не мог я её баловать. Сколько на маслобойке заработаешь? Только на еду и нехитрую одежду. А Фатиму я на работу отпустить не мог, за сыном Бахытом надо было смотреть, да и негоже совсем молодой женщине при живом муже искать подработку. Последнего куска ж не доедали.
Бахыт был подростком, когда к Ворону приехали трое мужчин на легковом автомобиле, позвали в чайхану поговорить.
- Оказалось, что я очень похож на сына одного уважаемого и богатого человека, - рассказал мне Ворон. – Ты, что, думаешь, при Советском Союзе богатых не было? Не знаю, как где, а у нас в Узбекистане были. И очень богатые, иные, так просто несметно. Вот, на сына одного из таких Якуб-бека я и был похож. А этот сын, как оказалось, в ресторане убил на глазах у всех человека. Зарезал ножом из ревности, тот его женщину пригласил танцевать. От уголовного дела было уже не отвертеться, слишком много народу все это видело, город гудел, обсуждая случай, а в тюрьму своего сына Аброра Якуб-бек отпустить не мог. И искали его люди мужчину, похожего на Аброра, по всей стране, чтобы предложить ему отсидеть за убийцу в колонии, сколько суд даст. А Якуб-бек готов был за это хорошо заплатить.
Скандал с завещанием, или Как скромная девушка получила роскошную квартиру
Ворон за другого человека в колонии согласился сидеть сразу, тем более, что ему намекнули, что руководство колонии будет в курсе подмены осужденного, и обижать его не станет.
- И Якуб-бек предложил столько, что во рту у меня пересохло, - рассказывал он. – Я взял: рублями, золотом, серебром, долларами. Все это мне привезли втайне от моей семьи и велели ждать дня, когда Аброра должны будут этапировать после суда из СИЗО в колонию. Перед поездом и должны были нас подменить.
Когда время пришло, Ворон, ничего не объясняя жене, оставил ей денег и золотых украшений столько, чтобы на несколько лет жизни ей с сыном точно хватило, попрощался, велел ждать, сколько понадобится, год, два, пять - и ушел.
- А Аброру, как оказалось, дали за убийство восемь лет, и вот этот срок я и должен был мотать, - рассказал мне Ворон. – Я выучил, кто я такой, сколько мне лет, по какой статье иду, посадили меня в поезд с шедшими по этапу "каторжанами" и велели молчать всю отсидку. Если жить хочу. В крайнем случае – под дурачка косить. Я жить хотел, помнил, что у меня дома жена и ребенок, что Фатима даже не знает, где у меня тайник с добром, а то, что я ей оставил, была едва ли десятая часть заплаченного мне Якуб-беком. И я молчал в буквальном смысле слова, с другими сидельцами разговаривая только в случае крайней надобности. Сначала меня зеки сторонились, сын богатея, вроде. А потом, когда увидели, что и баланду я как миленький в столовке хлебаю, и работать умею, и на рожон не лезу, нос не задираю, зауважали. Тем более, что я все посылки, что присылали от Якуб-бека, тот "подогревал" зону, где "сынок" сидит, выставлял на стол братве. Уважьте, добрые люди, не побрезгуйте передачей с воли.
Вышел из тюрьмы Ворон по амнистии, отсидев ровно пять лет.
- Домой пришел, дома порядок, Фатима строгая, повзрослевшая, и сын совсем большой стал, - вспоминал Ворон. – Обрадовались они, первые дни не отходили от меня просто. Я отдохнул недельку, смыл с себя тюремные запахи, выспался и устроился на работу в пекарню - чаны мыть, двор мести. Мог бы, конечно, и не работать, заработанное отсидкой проедать, но не хотелось внимание людей привлекать. И так соседи не знали, где я был, что делал, а тут еще свалился, неизвестно откуда, и живу припеваючи.
Трагедия в "счастливой семье", или Что бывает, когда домашний тиран - женщина
Впрочем, никто ни о чем необщительных Ворона и Фатиму не спрашивали. Да жена и сын Ворона и сказать ничего не могли бы, они не знали, где их отец провел целых пять лет.
- Вроде, зажили снова, за достаток я больше не тревожился, сам работал, Якуб-бека деньги были, изводил только страх за жизнь, все мне казалось, что убить меня должны, не захочет Якуб-бек оставлять меня в живых, ненужный я свидетель, - рассказывал Ворон. – Плохо спал ночами, на нервной почве болезни начались, а дни шли, и никто меня не трогал.
Но все равно, когда Казахстан стал принимать оралманов – добровольных переселенцев на историческую Родину - Ворон объявил семье, что они уезжают в Казахстан.
- Фатима удивилась, мол, чего ты, хорошо же живем, - рассказывал Ворон. – А сын поначалу наотрез отказался ехать. Он уже окончил училище на парикмахера, работал, собирался жениться. Пристраивал к нашим двум комнатам еще одну, для себя и жены. Пришлось рассказать им, зачем нам надо уехать, пока живы Якуб-бек или Аброр, не было бы мне в Узбекистане покоя, хотя меня они и не трогали. Страх был сильнее меня.
Исцеление любовью, или Бывает, врач становится судьбою
В Казахстане Ворон купил семье квартиру, Бахыт устроился на работу. Фатима умерла от сердечного приступа.
- Мы и не знали, что у нее проблемы с сердцем, - признался мне Ворон. – Она никогда на здоровье не жаловалась. А тут схватилась за грудь, с трудом вдохнула, и лицо у нее стало таким испуганным, что я воззвал к Аллаху. Умерла она еще до приезда скорой, врачи прибыли быстро, но уже было поздно.
Бахыт вскоре после смерти матери женился, наконец. Ему было уже за 30. Но еще до рождения первенца ушел с женой от отца.
- Я вообще-то нормальный человек, - вздохнул, рассказывая мне об этом, Ворон. – И ценности держу в банке, в ячейке, еще с тех пор, как мы в Казахстан приехали. И все, конечно, достанется сыну, люблю я его. Да, там после переезда и покупки квартиры не так много и осталось. Украшения из тех, что Фатима сама носила, продавать не захотела, несколько золотых портсигаров, мешочек советских обручальных колец, грамм 200, два слитка серебра. Мне это все уже не нужно, я стар, покоробило просто, что Бахыт спросил меня о "богатстве". Да, я б и отдал ему его из рук в руки, не будь он так назойлив и настойчив. Хороший он, просто не терпится ему жизнь на нажитом мною начать, устал сам вертеться.
А этот "хороший" прошлой весной чуть не отправил отца лечиться в психдиспансер. Ворону стало казаться, что по ночам к нашему дому прилетают инопланетяне, стучат, светят лазером в окно. Он и мне на это пожаловался, и сыну сказал. Несколько ночей старик не спал, все высматривая гуманоидов, и, когда однажды в обед пришел Бахыт, Ворон был в изнеможении, с воспаленными глазами, трясущимися губами. Он снова слышал прошлой ночью пришельцев!
Родителей не выбирают, или К чему приводит слепая любовь
И вот, поднимаюсь я к себе на этаж, а в квартиру Ворона врач входит. Я забежала следом, спрашиваю, что случилось, Бахыт отвечает:
- Отец с ума сошел, инопланетяне мерещатся. Вот, психиатр приехал.
И тут я… засмеялась, села на диван рядом с лежавшим на нем Вороном, и говорю:
- Нет никаких инопланетян, дед. Я вчера среди ночи специально вставала, чтобы разобраться, что тебе мерещится. Звук, который ты слышишь, он от неплотно положенной крышки коммуникационного люка, что посреди перекрестка у нас за домом. Машины по люку проезжают – раздается стук. Окно-то у тебя открыто как раз со стороны перекрестка? И красная точка в небе за 200 метров от балкона не от лазеров гуманоидов, там на фонарном столбе на днях полицейские камеру слежения прикрепили. В темноте объектив светится красным.
Ворон счастливо засмеялся:
- Значит, я не дурак?
- Не дурак!
Замуж за мигранта: история о любви со сложностями
А умер он незаметно, и грустно от того, что я не попрощалась с ним. В разгар карантина по коронавирусу гулять мы стали реже, созванивались раз в три дня, в очередной раз, позвонив ему сказать, что иду в магазин и могу принести молоко и батон, я услышала в трубке голос Бахыта:
- Папа умер, не нужно ему больше ничего.
Чертов карантин, даже похороны стали какими-то не людскими, соседи оказались не в курсе, что Ворона больше нет. Бахыт нашел его мертвым, придя к отцу с обедом, тело отправили в морг, оттуда свезли на следующий день на кладбище. Никого кроме сына, невестки и внука на погребении не было.
В квартире отца Бахыт жить не стал, купил себе другую. Отцовскую продал какому-то мужчине средних лет, с которым я до сих пор не знакома, хотя живет он подо мной уже три месяца. С дочкой мы по-прежнему гуляем в четыре часа дня, только теперь уже без брутального старика, которого нам очень не хватает.
Вот так: только привыкнешь к человеку, и он уходит навсегда. Осталась только история Ворона, который перестал быть бедным, когда сел в тюрьму. И перестал быть счастливым, когда вышел из неё.
