Чего боятся "уятмены" и как фото предков поможет избежать развода

Семинары, тренинги, коучинги по психологии стали в последнее время очень популярны,  это, как считают специалисты, в современных условиях необходимая потребность.

О том, какие вопросы не дают спокойно спать и ощущать гармонию в своей жизни, а также о вызовах, которые подстерегают нас за порогом глобализации и цифровизации, корреспондент Sputnik Казахстан побеседовала с известным российским психотерапевтом, кандидатом психологических наук, автором десяти книг Галиной Макаровой.

– Галина Анатольевна, профессия психотерапевта относительно молода, можно сказать, что двадцать первый век породил настоящую моду на психоанализ. С  чем связана эта тенденция? Или наши люди поняли и приняли, наконец, культуру посещения психолога?

– Думаю, что это связано с тем, что люди в первую очередь заботятся о своем психологическом здоровье. И это становится очень актуальным, потому что в современной жизни много стрессов, напряжения и человек сам не справляется. Раньше ходили к священнику, сейчас, возможно, эту функцию взяли на себя психологи. Они помогают человеку осознать, что в его жизни происходит, помогают справиться с внешними активными интервенциями. 

Также это связано с общим уровнем повышения информированности: если раньше люди лечились "кухонными" методами и травами, то теперь большинство предпочитают медикаментозное, профессиональное лечение. Эта же тенденция распространяется и на психологическое здоровье людей. 

Сейчас на фоне большого количества разводов к психологам стали обращаться очень много супружеских пар. Люди ищут точки соприкосновения, которые позволили бы им оставаться вместе. Дети или материальная составляющая уже не являются определяющей и неудовлетворенность в партнерстве выливается в некий бум семейной терапии.

– Есть какая-то градация в описанных вами проблемах, с чем чаще обращаются женщины, а с чем мужчины, и назовите, пожалуйста, ТОП-5 проблем, с которыми чаще всего обращаются клиенты?

– Мужчины чаще всего обращаются с вопросами, связанными с работой, партнерством и с тем, как проработать качества, которые мешают быть эффективным. 

Женщины от тридцати до сорока приходят за тем же. Они хотят самореализации и успеха, выхода за пределы "женских" ограничений. Многие из них сейчас говорят о том, что не хотят замуж и детей, и получается конфликт: ведь вроде надо, а особо не хочется. Они ставят другие ориентиры. После сорока лет женщины приходят с проблемами семьи, здоровья, детей и неудовлетворенностью своей жизнью. Если выделять отдельные темы, то, несомненно, это семейные проблемы, связанные с взаимоотношениями мужчин и женщин, сюда же стали относиться сексуальные проблемы, как одна из точек в конфликте, детско-родительские взаимоотношения, измены и депрессии, как среди старшего поколения, так и совсем молодых людей.

– К темам, заботящих людей, мы обязательно вернемся, расскажите о своем выборе профессии, что вызвало интерес к тому, чтобы "копаться" в человеческих головах?

– Я родилась в Щучинске и, можно сказать, местный человек. С детских лет всегда хотела быть врачом. Но мои родители – потомственные физики-химики, и когда я оканчивала школу, то выбор за меня сделали они – КазГУ, химфак – прекрасная научная школа. После окончания университета я продолжила учебу в аспирантуре и поехала в академгородок Новосибирска. Вышла замуж за врача-психиатра и благодаря ему я и смогла оставить семейное дело и стала получать второе высшее образование по психологии. Мой муж Виктор Макаров —известный российский психотерапевт. Могу сказать, уникальный в нашей профессии человек. Он как раз занимался и занимается нашей профессиональной популяризацией. Я получила психологическое образование, влилась в эту среду и счастлива, что моя детская мечта осуществилась.

– Насколько семейная жизнь упрощается благодаря тому, что вы с супругом психотерапевты?

– Я вам более скажу, у меня кроме мужа еще и все дети — психологи. Старшая дочь – психоаналитик, младшая – детский психотерапевт, а сын — психолог. Поэтому в нашей семье общение строится с глубоким уровнем близости. Это большой труд, но оправданный, мы в паре 38 лет. Могу однозначно сказать, что у нас происходит меньше манипуляций, потому что они тут же пресекаются кем-нибудь из членов семьи. За счет этого в общении больше искренности, честности и откровенности, понимания и эмпатического состояния. Достаточно высокое осознание, что любое слово может повредить или вызвать боль и травму.

– Помимо практики, вы также пишете книги. Расскажите о методиках, с которыми вы чаще всего работаете?

– Еще с конца 70-х годов меня заинтересовал трансактный анализ Эрика Берна. В ходе нашей работы и практики мы его видоизменили и дали название – трансактный анализ — восточная версия. Это как раз микс классического трансактного анализа с авторским дополнением. 

Все клиенты очень индивидуальны, и подходить лишь с одной школой – неэффективно, поэтому все чаще специалисты применяют интеграцию многих методик, подбирая их не под себя, как это было в западных школах, а под клиента. 

Еще одна методика, которую я использую в своей практике – фотогенограмма. Этой методике я обучалась у итальянских коллег во Флоренции, где есть институт системной семейной терапии, и они занимаются следующим: когда разводятся в Италии, то суд назначает семье обязательную встречу с психотерапевтом. Буквально от трех до пяти встреч. Коллегам нужно было придумать достаточно быструю методику, которая могла бы эффективно помочь и дать возможность взглянуть на свои проблемы. Или увидеть, что эти проблемы имеют глубокие корни, являются родовыми и достались им по наследству. Что это конфликт родителей, семей, а не этой пары. 

Методика заключается в том, чтобы принести около тридцати фотографий и разложить генеалогическое древо трех поколений – то есть клиенты, их родители и их деды – и посмотреть на древо. Считается, что образ, фотография дает больше информации, чем вербальное общение, потому что в образе запечатлена эмоция, которой мы можем сопереживать или выстроить свой ассоциативный ряд. 

Когда супружеские пары работают с фотографией, они и делают эту фотогенограмму. Многие пары, наблюдая за фото своих предков, приходят к понимаю, что не хотят проигрывать пережитый сценарий, а хотят строить отношения иначе.

– Получается, что особенности менталитета и здесь работают, если нужно что-то видоизменять в методиках психоанализа?

– Несомненно. У меня есть хороший пример. В начале 2000-х в европейской ассоциации психотерапии были дебаты по поводу того, что все эти восточные версии – это отход от канонов и это делается от безграмотности. 

Так вот когда западные специалисты нападали на моего супруга, он им говорил: представьте себе, идет рыцарский турнир, на котором два рыцаря сражаются за сердце красавицы. В конце один побеждает, а второй лежит раненный. 

После чего спрашивал у коллег: кого вы выберете, если вы красавица, они хором говорили – победителя, спрашивал у наших – они выбирали побежденного. Так уж сложилось, что советская культура сформировала образ сострадающей женщины, матери. Такие нюансы присутствуют, и тогда мы адаптировали европейские, американские школы, так как многие вещи были просто непонятны или они не ложились на нашу культуру и ментальность. В итоге мы нашли золотую середину, где есть свой этический кодекс и человеческая составляющая, которая присуща нашим людям.

– Галина Анатольевна, сейчас уже не Советский союз. Но почему мы до сих наблюдаем проблему жертвенных женщин, которые живут с мужьями-алкоголиками, наркоманами и думают, что берегут очаг и делают добро детям, живущим в полной семье? Откуда у нас столько терпеливых женщин?

– Это наше наследство. Материнские отношения, когда любят, несмотря ни на что, и терпят. Это такие жесткие симбиотические связи, которые душат и того, и другого, и не дают возможности выбраться, что делает несчастными обоих. Если говорить о прохождении советского периода, то могу сказать, что люди в Казахстане более адаптированы к современным трендам. Здесь есть баланс между традиционными семейными ценностями, с соблюдением жесткой иерархии в семье, подчинением и распределением обязанностей, и новейшим временем, где во главе угла — личностное развитие отдельно взятого индивида.

– Баланс – это хорошо. Но нередки случаи в нашем обществе так называемых "встрясок" уятом (в переводе с казахского означает "стыд"). Находятся те, кто начинает людям, живущим в XXI веке, навязывать законы и принципы родом из XVIII-го. Чаще всего эти запреты касаются женщин. Как можно объяснить такое поведение некоторых людей?

– Фанатизм – один из видов насилия. Поэтому стремление к власти, стремление подчинить себе, с одной стороны, врожденные способности лидера. Это природные качества, доставшиеся нам от животных, но поскольку мы живем в социальном обществе, то мы этими законами нивелируем и стараемся принять правила, комфортные для всех. И такие вот перекосы, если это не биологическая потребность, то обычно это происходит тогда, когда есть угроза комфортности. Это возврат к тому, что уже знакомо, где есть структура. Люди таким образом понижают уровень тревожности. Это некий индикатор того, что есть что-то опасное. Уход в традиционное, в прошлое – это бегство.

– А с чем связано желание транслировать на большинство свои воззрения? Зачем нужно навязывать людям и учить их, как нужно жить?

– А это второй момент желания быть лидером. Ведь когда общество идет вперед, а человеку нужно идти в сторону или назад, то, убегая в одиночку, уровень тревожности повышается. А если есть последователи, люди, которые поддерживают, то такие люди начинают чувствовать себя увереннее и спокойнее.

– Галина Анатольевна, предлагаю поговорить об образе астанчан. Город у нас молодой, но уже обладает своей энергией. Описывая большинство людей, живущих в Астане, на ум приходит аккуратный, ничем особо не отличающийся человек в костюме, у которого много начальников. Как на психологическом уровне такое чиноподчинение отражается на людях?

– Люди, предпочитающие быть чиновниками или работать в государственных структурах, имеют определенный психотип. Для них эта среда – комфортная, для них расписанный график и объем работы – понятный образ жизни. И я могу лишь предположить, что здесь находится концентрация людей, для которых такой образ жизни – наиболее комфортен и им это нравится. В любом случае каждый из нас ищет те условия, которые наиболее подходят именно для него.

– Можно ли сказать, что сейчас люди в целом стали свободнее?

– В плане ответственности за собственную жизнь, за результаты в ней – да. Наиболее ярко эта свобода выражена у людей среднего поколения. У нового поколения, у детей и подростков сейчас иные тенденции. Они не хотят быть активными. Это компьютерное поколение, которое живет больше в виртуальном мире.

– А разве не родители этих "виртуальных" подростков ответственны за это? Ведь родители сами стали меньше говорить с детьми, заменяя общение гаджетами…

– Совершенно верно. Мамы стали меньше разговаривать со своими детьми, Безусловно, это удобнее маме – дать в руки гаджет и заниматься другими делами. Из-за этого мы наблюдаем отсутствие развития речевого аппарата у некоторых детей. Взрослым не стоит лукавить, обвиняя во всем гаджеты, люди сами ответственны за это. Не могу сказать, что современные мамы стали ленивее, нет. Но сейчас определенно поменялись ориентиры.

– То есть через "надцать" лет мы получим поколение людей, которые не умеют общаться?

– Вживую – да. Они прекрасно общаются между собой в Сети, но это виртуальное общение. Это свой язык, свой сленг. Основная ловушка и ужас такого общения в том, что в любой некомфортной для себя ситуации я могу отключиться от общения, закрыв чат. В живом общении так нельзя, тебя дернут за руку и скажут: мы не закончили, или я чувствую то-то и то-то. В культуре онлайн-общения этого нет. Там можно придумать себя и не быть самим собой. Компенсаторно это может и дает пользу, но не глобально. Это тоже бегство.

– Каковы последствия такого расщепления? Когда в Сети мы можем представлять из себя одно, а в жизни быть совершенно иными людьми?

– Есть фильм "Про любовь", и один из сюжетов там посвящен двум молодым людям, увлекающимся японским аниме. Они испытывают определенные чувства друг к другу, но в рамках этих персонажей. В какой-то момент они решили встретиться без костюмов и макияжа. Тогда они просто не узнали друг друга, им было не о чем общаться между собой. Это очень показательный пример побега человека от самого себя. И сейчас это явная тенденция в нашем обществе.

– Тенденция уже есть, остается понять, как с этим жить и далеко ли можно убежать от себя?

– Нужно разбираться с профессионалом. Для нашего сообщества – это вызов внедрять свои услуги на различных платформах и помогать людям отвечать на их вопросы.

– А если взять случаи, когда люди реально сбегают, бросая все в дальнюю страну? Насколько это действенно? И чем нам могут помочь путешествия в плане психологии?

– Здесь два момента. Нужно помнить, что от себя не убежишь, и где бы ты не был, проблема будет с тобой. В этом смысле бессмысленно любое путешествие, если человек не хочет погружаться внутрь себя и путешествовать внутри своего волшебного мира. Выход из своей среды, где все прописано и человек действует на автомате – трудно погрузиться в себя. Но для этого люди и ходят на терапию, не бросая все или убегая далеко. Относительно путешествий – если есть внутренняя готовность к изменениям, то да – переключение от рутины помогает. Хотя я сомневаюсь в том, что человек способен что-то сделать для себя за десять дней, лежа на матрасе в Турции. Куда действеннее специальные путешествия, включающие терапевтическую работу. А путешествия ради путешествия не оказывают психологического эффекта.

– Галина Анатольевна, мы уяснили, что в случае возникновения множества вопросов и проблем психологического аспекта нужно идти к специалисту. А как объяснить желание некоторых сходить не к психологу, а к гадалке и посмотреть в хрустальный шар?

– Чаще всего, если это не шарлатаны и не люди, которые просто зарабатывают деньги, хорошие гадалки являются или профессиональными психологами, или от природы очень тонко чувствуют людей. Помимо хрустального шара и карт, гадалки присоединяются к людям и дают правильную ориентацию. Если людям такие специалисты помогают, то почему нет.

– А как определить и отличить хорошего психолога от непрофессионала?

– Первое, нужно посмотреть, есть ли у психолога соответствующее образование, во-вторых, послушать отзывы о специалисте. Проверить, относится ли он к профессиональному сообществу, входит ли в профессиональную ассоциацию или лигу. Немаловажно и то, есть ли супервизор у специалиста и как часто он повышает свою компетенцию. Это обязательные условия профессиональной деятельности.

– Галина Анатольевна, назовите, пожалуйста, свою любимую книгу, ту, с которой каждому нашему читателю нужно познакомиться.

– Несмотря на то, что я сама пишу книги, лучше живого общения с психотерапевтом нельзя ничего придумать. Потому что, читая самую лучшую книгу, человек видит только через свою призму то, что он и так уже знает. Если говорить о моей любимой книге, которая произвела на меня максимальное впечатление – это Эрик Берн "Люди, которые играют в игры".