"У Печоры, у реки"… Рассказ об удивительной судьбе павлодарца, прошедшего фронт и ГУЛАГ

© Sputnik / Болат ШайхиновКомплекс жертв политических репрессий и тоталитаризма "АЛЖИР" (Акмолинский лагерь жен изменников родины) в Акмолинской области
Комплекс жертв политических репрессий и тоталитаризма АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников родины) в Акмолинской области - Sputnik Казахстан, 1920, 28.01.2023
Подписаться
Из Европы – на Крайний Север
Всё, как известно, познается в сравнении. Исходя из этого постулата, Нукешу Жулудинову вначале везло. И на самом деле: больше двух лет воевал, до Берлина дошел. И живой, невредимый, хотя за чужие спины не прятался. А когда с войной покончили счеты и "стариков" стали демобилизовывать, Нукеша определили в фельдъегери. Ему, 23-летнему, дали в личное подчинение мотоциклиста. И колесили они с ним по дорогам дымящейся Германии, а ещё Польши и Чехословакии, развозя важные военные бумаги.
Глядишь - скоро бы Нукешу тоже брать шинель да идти домой, как вдруг одна история разом перечеркнула благополучную его судьбу.
Очередное задание занесло их с мотоциклистом Василием в польский город Лодзь. Сдали документы да решили перед обратной дорогой посидеть в каком-нибудь ресторанчике, которых много после войны было в Польше. Выпили, закусили, друзей фронтовых вспомнили.
И все бы ничего, но когда вышли на улицу, то зацепила их обидным словом гражданская компания. Фронтовикам бы, может, промолчать, а они молодые, еще от боев не остывшие. Слово за слово - началась потасовка. Нукеш с Василием схватились за оружие. Двоих местных ранили.
А уже вышел суровый приказ маршала Жукова об ответственности военнослужащих за поведение на оккупированной территории. И получилось, что Нукеш с Василием оказались одними из первых, нарушивших его. Поэтому и наказали их наглядно и примерно, чтоб другим неповадно было. Военный трибунал отмерил Василию семь лет, а Нукешу, как старшему - целый "червонец" (десятку). И поехали они под конвоем с заграничного Запада на самый Крайний Север, в Печорлаг.
О том, как жилось в этих местах, отдалённых от цивилизации, о разных людях, с которыми пришлось делиться пайкой хлеба, о событиях, происходивших в то время в Печорлаге, автору этих строк рассказал, в свое время, сам Нукеш Жулудинов.

Долина ветров

"Ехали в теплушках. Их сначала штук пять или шесть было. А потом чуть ли не на каждой станции стали цеплять новые, так что состав вытянулся, как змея. Полагалась нам на сутки 600-граммовая пайка хлеба да одна селедка. А воды нет. Жажды такая была, что все внутренности огнём раздирало.
На одной станции кто-то сиганул из вагона в снег. Не бежать - он пить хотел. Но это поняли позже, после того, как в него целую автоматную очередь всадили.
Правда, потом разрешили одному-двум из вагона набирать снега для всех. Дрались из-за него, хватали, кто сколько успеет.
Наконец доехали до города Печора. Здесь пересылка была. Тысячи людей сюда привозили, много фронтовиков. Но хозяйничали в лагере уголовники. Они грабили новичков, снимая с них одежду и бросая взамен какое-нибудь старье.
Фронтовиков, правда, не шмонали - чего с нас возьмёшь, кроме гимнастёрки да шинели.
На пересылке одолела меня цинга, и попал я в больницу. Здесь процедурной сестрой работала Светлана Тухачевская, дочь расстрелянного маршала. Ее репрессировали вместе с матерью. Не знаю ничего о ее дальнейшей судьбе. (Светлана Тухачевская была освобождена досрочно, по амнистии, в 1947 году. В 1957 году реабилитирована, умерла в 1982 году, на 61-ом году жизни - Sputnik).
Через несколько дней отправили меня с этапом в лагпункт Хановей. Это в переводе что-то вроде "долины ветров". Ветров там, действительно, хватало. И мороза, и снега тоже - по самую макушку. Оттуда погнали в посёлок Мульда. Там стройка открывалось - надо было железнодорожную ветку класть от Мульды до Воркуты.
И вот там, где эта ветка должна была пройти, стали лагпункты строить. Сами мы для себя бараки делали, сами вышки для часовых ставили да колючей проволокой их обносили. И спешили. Жить-то приходилось в палатках. И это при 50-градусных морозах и метелях.
Бывало на работу идём - держимся за верёвку. В двух шагах ничего не видно. Если отцепится кто-то - его даже охрана не искала: бесполезно.
Весной мы вселились в лагпункт. А под снегом болота оказались, с комарьем и гнусом. Стали мы лежневку делать из связанных между собой деревьев. А на них шпалы класть…

Колония "мужиков"

Работа была тяжелой, а кормежка становилась всё хуже. И тот паек скудный, что нам давали, разворовывали уголовники. У них "шестёрки" на кухне хозяйничали, тащили им всё оттуда. Группировка у наших уголовников называлась "блатные". А нам, "мужикам" (так они нас называли), то хлеба не хватит, то в похлёбке - одна вода. И слова не скажи - забьют вконец.
Люди становились дистрофиками, в ходячие мумии превращались.
И мы, бывшие фронтовики, решили положить конец этому издевательству. Уголовников у нас было всего человек 30-40. Да сколько же их можно терпеть! И вот однажды вечером, после работы, все поднялись. Как щенков мы наших "блатных" выбросили из барака. Били их чем попало. Они от страха в запретную зону попрыгали. Часовые, правда, их пожалели - стрелять не стали. И потом их от нас убрали.
А мы заявили руководству: не надо нам никаких группировок уголовных. А их то время много было: "блатные", "махновцы", "беспредел"… И все они за власть боролись, за право "держать колонию". И беда, если, например, "махновец" попадал в зону, где правили "блатные". Его просто-напросто могли убить.
И вот мы сами стали проверять заключённых с этапа. Всех уголовников предлагали сразу заворачивать, иначе, мол, за себя не ручаемся. Начальству нашему лишние ЧП тоже были ни к чему, поэтому оно не возражало против нашей сортировки и даже помогало нам.
Хотя для нас риск тоже был большой. Если кого-то из наших "мужиков" отправляли в другую колонию, его на следующий же день могли не досчитаться. Преступный мир не прощал подрыва своего авторитета.

Бунт

Однажды пригнали к нам очередной этап. Мы, как обычно, стоим, встречаем. Спрашиваем: кто такой, к какой группировке относишься? И вдруг видим: идут рослые здоровые парни. Одеты хорошо - уголовники их на пересылке даже не тронули. Обращаемся к ним, а они по-русски почти не говорят. Поняли мы, что это прибалты.
Выделили им одну барачную секцию. До этого был у нас майор Сушко (по спецдокументам Яков Сушков - Sputnik). Попал он сюда по 58-ой статье, пункт 10. Что-то антисоветское сказал. До этого воевал, потом лейтенантов "скороспелок" готовил. (По прокурорским данным, за хищение государственного и общественного имущества - Sputnik). Так вот его бригадиром над прибалтами назначили.
Работать эта бригада стала отменно. Ее даже на отдельное котловое довольствие поставили. Мы начали злиться на Сушко: чего ты со своими выделяешься, мы что, хуже?
А он улыбается в ответ - вы же видите: они как лошади вкалывают, им и есть больше надо. О том, что не зря прибалты копили силы, стало понятно месяцев через семь-восемь.
В один из зимних вечеров 1948 года мы, как обычно, закончили работу, стали в лагерь собираться. Шесть охранников ещё сидели по двое у трех костров, не спеша допивали чай.
Прибалты Сушко обступили своего бригадира, он какие-то указания давал. Потом смотрим: к каждому из костров направились по двое его людей. Подошли все одновременно и вдруг – удар, второй… И уже охранники все на снегу лежат, а у прибалтов в руках их оружие – три автомата и три винтовки.
Мы в шоке все: смотрим, что дальше будет. А дальше Сушко подошел, говорит: "Кто хочет – присоединяйтесь к нам. Нет – неволить не будем. Но предупреждаю: ведите себя так, будто ничего не произошло. Иначе не обижайтесь".
Мы пошевелили мозгами и решили держать нейтралитет. Возвращались, как обычно, под конвоем. Только конвоирами были теперь люди Сушко. Сначала на пути у нас казарма была с охраной, а через несколько километров – уже зона.
Когда к казарме подошли, прибалты сразу бросились в ворота. Слышим: автоматы глухо застучали. Потом Сушко к нам вышел. Голос у него стал властный, командирский. Приказал построиться и идти в зону.
Зону "сушковцы" захватили быстро. Потом состоялся митинг. Открыл его "профессор" – так звали у нас дряхлого старичка, в прошлом, как говорили, большого учёного. Ему не привыкать было – он каждое утро перед разводом перед нами выступал. Говорил, что Сталин - кровавый деспот, предавший идеи Ленина, что строим мы не социализм, а неизвестно что.
Оратор он был прекрасный. Но руководство считало его сумасшедшим, поэтому и не запрещало ему этих крамольных речей. Может, ещё и потому, что срок у профессора был по 58-ой статье максимальный - 25 лет. Теперь-то я понимаю: не он, а мы были сумасшедшими, веря, что Сталин ничего не знает о массовых репрессиях.
Так вот на митинге "профессор" сказал, что Сушко - это смелый человек, не побоявшийся бросить вызов диктату Сталина, и призвал всех идти с ним. Человек 15 или 20 последовали призыву профессора. Бунтовщики собрали все белые простыни (вместо маскхалатов), захватили все оружие, патроны, продукты питания и тронулись в путь. (По прокурорскому спецдонесению, ушли в бега 66 осужденных. Затем они разделились на две группы - Sputnik).
После их ухода в колонии полная анархия началась. Все рванулись на кухню, склад… Набрали хлеба, консервов, круп. Разожгли костры, стали кашеварить. В общем, впервые за многие годы объедаловку устроили.
Но долго наслаждаться свободой не пришлось. Через несколько часов по узкоколейке прибыл состав с военными, нас выстрелами загнали в бараки. Но, увидев, что мы ни при чём, оставили несколько охранников и отправились в погоню за бунтовщиками.
О дальнейших событиях мы узнали от того самого старика профессора. Он ушел вместе с Сушко, а через несколько недель вновь появился на пересылке, потом его отправили в один из лагерей.
Оказалось, что, когда "сушковцы" ворвались в зону, дежурный успел передать по селектору, что в лагере бунт. И потому так быстро было организовано преследование восставших.
А план у Сушко, по словам "профессора", был такой: дойти до Воркуты (это от нас 31 км) и поднять там восстание. Сделать это, наверное, было нетрудно, потому что в Воркуте – в то время маленьком городке – жило много каторжан. Почти у всех срок 25 лет. Им нечего было терять, кроме своих цепей. А там – аэропорт, из которого куда угодно можно улететь.
Но выполнить задуманное бунтовщикам не удалось. Их окружили регулярные войска. Восставших не щадили. Когда в живых их осталось несколько человек, Сушко поднялся во весь рост и крикнул, стреляя из автомата:
"Глядите, как русские умирают!"
Его изрешетили очередями, как и многих. Пощадили только профессора, у которого не было оружия, – дряхлый, сумасшедший старик… (По спецдонесению, из этой группы в 30 человек живыми остались десять - Sputnik).
Не берусь судить Сушко – прав он, или виноват – в этом разберется история, которая все когда-нибудь расставит по своим местам", – сказал Нукеш.
Эпилог
От звонка до звонка – десять лет – отбыл в Печорлаге Жулудинов.
Выжил, выдержал. Освободившись в 1955 году, заехал на месяц-другой погостить к родным в Кузбасс, а потом махнул в Павлодар, с которым и связал всю свою дальнейшую жизнь. Работал в подсобном хозяйстве при облбольнице. И при этом учился на шофёра. И как только открылась автобаза №3, сел за баранку грузовика. Потом в автобазе №2 возил щебенку для павлодарских улиц. А в 1963-ем году перешёл на завод "Октябрь", где возглавил бригаду грузчиков. Но потом вновь сел за руль полученного заводом новенького самосвала ГАЗ-93 и не выпускал из рук его руль до самого ухода на пенсию в 1984 году. Заслужил медаль "За трудовое отличие". Потом возглавлял совет ветеранов войны и труда своего завода.
Как-то по ветеранским делам Нукеш Жулудинов зашёл в редакцию областной газеты, где тогда работал автор этих строк. Разговорились, и он поведал историю нелёгкой своей жизни.
Лента новостей
0