Вошел Тимофей в избу, а там - будто Мамай побывал. Все шкафы раскрыты, костюм его выходной, что в городе куплен, на полу беспризорно валяется. И Любино платье любимое - в синюю полоску - рядом. Посудный шкаф, в котором хрусталь стоял, теперь пустой, а от стаканов и рюмочек только кружочки от воды на стеклянной полке остались.
Сунулся Тимофей в сумку, где они документы и деньги хранили, - опять же паспорта и метрики, вроде, на месте, а денег - тю-тю - триста тысяч тенге как корова языком слизала.
"Еще хорошо, - подумал Тимофей, - что Люба с собой сто тысяч забрала. А то бы и их не было".
Постоял он, погоревал у разворованного своего очага и пошел на почту, звонить в милицию.
По дороге ему повстречался сосед Григорий Сыч, который Тимофею обрадовался так, будто лет десять его не видел, и стал звать к себе домой. Сыч два дня назад пошел в отпуск и, видно, настолько был рад этому событию, что "обмывал" его вот уже третий день.
В другой раз Тимофей, может, и не отказался бы. С Григорием они старые друзья. В один месяц родились, в один день добровольцами на фронт пошли. Только Лукин в пехоту попал, а Григорий - в танковые части. Оба ранены были, но оба вернулись. И не с пустыми гимнастерками - у того и у другого по "Красной Звезде" да по медали "За отвагу". И трудились потом честно, Лукин - на тракторе, Сыч - на машине. Всегда их в пример ставили. Вот уже и на заслуженный давно вышли, а все продолжают работать.
- Обокрали нас, Гриня, не до этого теперь. Пошел вон милицию вызывать.
- Да ты что? - вскинулся Григорий. - Кто же это мог, какой гад? Я бы ему голову отвернул и сказал, что так и было.
- Знать бы кто, я и сам бы отвернул, - мрачно ответил Лукин. - Может, милиция найдет. Им же за это деньги платят.
- Может, и найдут, - согласился Сыч. – Но, ты, все равно, это, заходи вечерком. Обсудим, как и что.
- Ладно, там видно будет, - неопределенно ответил Тимофей.
Милицейский УАЗик прикатил из райцентра быстро. Из него вылезли трое - один - в форме с капитанскими погонами и двое других в штатском. Попросили потерпевшего пригласить кого-нибудь из соседей. Тимофей пошел к Сычам. У них на кухне шел серьезный разговор о борьбе с пьянством.
- Никакие законы тебя не касаются, паразит! - наступала на высокого и плотного телом Григория худая (в чем только душа держится?) супруга Вера Леонидовна.
- Вот, посмотри, - показала она на вошедшего Григория, как на наглядное пособие. - Жена в отпуск укатила, а у него ни в одном глазу. А тебя разве можно одного оставить?
Тут она вспомнила о краже, о которой только что рассказал ей муж, и пристала к Тимофею: что пропало?
- Пойдемте, вас милиция приглашает, - все также мрачно прервал ее Тимофей. - Свидетелями будете.
- Не свидетелями, а понятыми, - авторитетно поправил из комнаты последыш Сычей - десятиклассник Андрей.
Нерешенная проблема, к радости Григория, была на время отложена. Вера Леонидовна, как на праздник, обрядилась в новое платье и мужа заставила надеть чистую белую рубашку.
Но Григория понятым не взяли. Один из приехавших посоветовал ему пойти домой и хорошо выспаться. Вместе с его женой в дом к Лукиным пригласили молоденькую фельдшерицу Таню, как раз проходившую мимо.
Григория попросили внимательно посмотреть, какие вещи исчезли.
Список, в общем-то, получился небольшой. В него, кроме денег и хрусталя, добавились еще электронные часы Тимофея, которые он не носил на работу, боясь повредить, золотое колечко жены с красным камнем - рубином да маленький карманный приемник, подаренный отцу сыном Николаем, инженером, на день рождения.
Один из тех, что в гражданском, видимо, эксперт, все щелкал фотоаппаратом и что-то мазал кисточкой.
Потом Лукина предупредили об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и заставили расписаться.
- Зачем это? - не понял Тимофей.
- Затем, если, например, вы все это, папаша, с кражей придумали, то пойдете под суд, - пояснил тот, что с усиками, неприятно ухмыльнувшись.
- Что придумал?! - Лукин даже со стула привстал. - Я что, пацан пятилетний - в игрушки играть...
- Ладно, ладно, не волнуйтесь, - улыбаясь, остановил его усатый. - Люди, к сожалению, разные бывают...
Когда УАЗик уехал, Тимофей сложил все вещи по местам, помыл истоптанный пол, и жизнь снова пошла своим чередом. Любе, поехавшей проведать свою сестру в далекий уральский городок, он писать о краже не стал - зачем портить ей отдых.
Спустя две недели жена вернулась. Погоревала о потере, пожалела, что не застраховала вещи. Да что же делать? Решили, что дело это наживное, еще заработают. На этом и успокоились.
Где-то через неделю два милиционера и тот самый следователь с усиками привезли худого, чернявого парня лет двадцати. Завели его в дом, и он стал рассказывать, как воровал вещи из квартиры стариков, где и что лежало. Тимофей хотел спросить его, отчего пошел на это, но следователь запретил все разговоры с обвиняемым. А еще через месяц Тимофею пришла повестка из районного суда.
…В маленьком зале служителей Фемиды было прохладно. Людей собралось человек пятнадцать - как на утренней планерке в совхозе.
Тимофей еще не успел осмотреться как следует, когда сзади сказали вполголоса:
- Ведут голубчика.
В сопровождении двух милиционеров в зал вошел тот щуплый чернявый парень, которого привозили в дом к Тимофею. Он, сгорбившись, сел за барьер и опустил голову.
В процессе разбирательства Лукин понял, что парень, кроме его квартиры, "обнес" еще шесть.
- Расскажите, обвиняемый, как вы совершили свою первую кражу? - спросил судья чернявого.
- Первую кражу я, ваша честь совершил под сильным давлением обстоятельств, - начал тот. - Поднимаюсь однажды к другу на пятый этаж, а на четвертом в одной квартире записка торчит. Меня будто толкнуло к ней. Развернул, а там написано: "Таня, ключ под половиком". Пнул я половик - точно, ключ зазвенел... Честное слово, я стоял и боролся с собой. Но не смог преодолеть искушения. И ведь руки дрожали от страха, а все-таки открыл я дверь... Три тысячи тенге в буфете нашел. И никто меня не остановил. С тех пор так и пошло...
Когда очередь дошла до кражи в доме Тимофея, парень как-то изменился в лице:
- Ваша честь, я честно признался в шести кражах. Но эта, седьмая, не моя, - вдруг выпалил он.
В зале кто-то ахнул.
- Как это - не ваша? - Судья снял очки и стал протирать их. - Чья же она в таком случае?
- Не знаю, - покачал головой чернявый. - Но не моя. Меня ее заставили взять на себя.
- Кто? - строго спросил судья.
- Следователь Черепанов, - ответил подсудимый. - Он сказал, что мне большой разницы нет - одной кражей больше, одной меньше. А у него она нераскрытая висит. За это он мне свидания с матерью разрешал, сигареты покупал. А в том доме у стариков я никогда не был.
В зале стало так тихо, что слышно было, как за окном под крышей воркуют голуби.
- Во дают! - то ли с восхищением, то ли с осуждением сказали опять сзади Лукина.
- Но вы же на следствии подробно рассказали об этой краже и показали. Откуда же вы могли знать обстановку в доме, если не разу там не были?
- Так мне Черепанов до этого все подробно нарисовал и заставил запомнить.
- И, что же вы так сразу и согласились? - поинтересовался судья. - Ведь эту сумму выплачивать надо.
- Нет, не сразу, - отвечал парень. - После того как, това... простите, гражданин следователь со мной несколько раз... по-мужски поговорил...
- Вы хотите сказать, что следователь применял к вам недозволенные методы при допросе? Иначе говоря, бил вас? Я это правильно понял, или нет?
- Да, - ответил чернявый. - Именно это я хотел сказать.
- Заседание суда прерывается, - объявил судья. - Перерыв - час. - И добавил, уже для секретаря заседания:
- После перерыва вызовите следователя Черепанова.
Тимофей вместе с другими вышел из зала на крыльцо, достал сигарету.
"Врет или нет?" - подумал он про чернявого. Вспомнил, что говорил о нем судья. Парень неглупый, техникум закончил. Но пристрастился к выпивке, развелся с женой. Потом компания появилась. Теперь, наверное, несколько лет коту под хвост, а может, и вся жизнь наперекосяк пойдет. Хлипкий, крепости в нем нет. Чего воровать полез?
Память Тимофея вдруг четко выхватила один фронтовой эпизод про такого же молодого, как этот чернявый, солдата, которого едва не поставили к стенке за украденный кусок сала.
Они тогда в окружение попали в Белоруссии. Трое суток блуждали, грязные, голодные, едва ноги тащили. Наконец, вышли к какому-то хутору. Хозяйка дома, молодая женщина, принесла на стол шматок сала и, бережно прижав к груди, разрезала его на две части. Сказала, извиняясь:
- Все не могу отдать, дети у меня…
Конечно, куска сала им, девяти голодным мужикам, хватило лишь, как выразился старшина, "червячка заморить". Вскоре они тронулись в путь. И тут обнаружилось, что один из них "прихватил" с собой оставшийся кусок сала.
- Нам же жрать что-то надо, а она как-нибудь перебьется, - оправдывался вор.
Старшина построил всех, вывел его перед строем и зачитал устный приказ о расстреле. По веснушчатому и толстогубому мародерскому лицу текли грязные слезы.
- Только мамане, братцы, не пишите про это, - попросил он.
Пожалел тогда Тимофей парня, вступился за него. Хотя и рисковал - старшина не любил отменять своих приказов. Но тот все-таки отменил. Послал солдата обратно на хутор - отдавать украденное и извиняться. Этот парень и по сей день жив, переписывается с Тимофеем, между прочим - ученый, доктор наук. И всю жизнь Тимофею благодарен за то, что он тогда ему поверил.
Но солдат-то от голода украл. А этому чернявому, что, есть нечего было? Дурак, да и только!
Лукин в сердцах плюнул на зашипевшую сигарету и бросил ее в массивную гипсовую урну, высившуюся рядом с крыльцом суда.
После перерыва сразу вызвали следователя Черепанова. Им оказался тот молоденький парнишка с усиками, приезжавший после кражи к Лукиным и затем привозивший парня. Только теперь он был в милицейской форме с лейтенантскими погонами.
- Подсудимый утверждает, что вы применяли к нему недозволенные методы при допросах, - бесстрастно сказал судья. - Что вы можете сказать по этому поводу?
- Какие недозволенные методы? - спросил следователь. По лицу его скользнула та самая неприятная ухмылка, с которой он предупреждал Тимофея об ответственности за дачу ложных показаний.
Судья уточнил.
- Да я и пальцем его не трогал, - опять усмехнулся следователь. - Просто у гражданина очень богатая фантазия. Я это заметил во время...
- А, может, вы вспомните, гражданин следователь, как мне стало плохо после того, как вы меня "пальцем не трогали", как вы испугались, бегали к дежурному за чаем, меня отпаивали...
Следователь стоял за трибуной, все так же вальяжно опершись на нее локтем, но усмешка на его лице погасла.
- Врешь ты все, - глухо сказал он.
И тут Тимофей почувствовал, как какая-то сила подняла его с места.
- Вы что делаете, а? - закричал он на следователя. - Вас так учили работать? Кулаком по печени?..
- Товарищ потерпевший, вам кто слова давал? Сейчас же прекратите или я прикажу вас вывести...
Это кричал судья и при этом нещадно стучал ручкой о графин, рискуя разбить инвентарное имущество.
- А чего ж он кулаками? Ему кто позволил? - не успокаивался Лукин.
- Я в последний раз требую, чтобы вы замолчали, - закричал судья, привставая с места.
Но пыл у Тимофея уже пропал, и он медленно сел на стул, мысленно кляня себя за свою горячность и несдержанность, из-за которых он вечно попадал в неудобное положение.
У него защемило в левом боку, он достал нитроглицерин и отправил в рот несколько шариков. Дальнейший процесс он слушал невнимательно. Понял только, что вину следователя доказать оказалось невозможным из-за отсутствия свидетелей и каких-либо доказательств. А обвиняемый, как и полагается, получил три года.
После суда народ постепенно разошелся. Когда Лукин вышел на крыльцо, там одиноко курил Черепанов.
- Ну, скажи, пожалуйста, чего ты кричал-то? - надвинулся он на Тимофея. - Ведь он вор, он твой дом обокрал...
- У меня он не был, - хмуро ответил Тимофей. - И не тычьте, мы с вами на брудершафт не пили.
- Ну, хорошо, - примиряюще поднял руку следователь, и усики его опять дернулись в ухмылке. - Вам-то какая разница, от кого деньги получать? Все равно он вор. Неужели вам это дерьмо жалко?
- Мне вас жалко, - глухо сказал Лукин. - Он же теперь про всю милицию плохо думать будет.
- Да плевать я хотел на то, что всякий уголовник обо мне думать будет! Еще об этом у меня голова не болела... Ну, ладно, папаша, топай. А разговора этого у нас не было. А то смотри... Усек?
- Усек! - ответил Тимофей. И вдруг шагнув к следователю, притянул его к себе за лацкан форменного пиджака, сказал, глядя прямо в его округлившиеся от неожиданности глаза:
- А теперь ты усекай, что я тебе скажу. Ты пугать меня вздумал. Да я всю войну прошел. Пуганый... А вот ты... Ты ничуть не лучше того вора. Он хоть сознался, когда его поймали, а ты же весь наизнанку вывернулся, но не признался в рукоприкладстве... Так всю жизнь не проживешь. Подумай, пока еще молодой...
Тимофей перевел взгляд с испуганного лица своего собеседника на собственную руку, вцепившуюся в чужой пиджак и, разжав пальцы, не оглядываясь, пошел к автобусной остановке.
- Деревня, еще китель помял, - зло сплюнул Черепанов. - Три класса с коридором закончил, а еще учить лезет. "На брудершафт не пили", - передразнил он Тимофея. - Тебе б моих подследственных - я бы посмотрел бы, как ты с ними общался. Да еще сроки подпирают...
Ему вдруг до слез стало обидно за себя. И, вместе с обидой, где-то в глубине души возникло неприятное ощущение дискомфорта. Словно стоит он перед людьми, а у него на брюках не все пуговицы застегнуты. Ощущение это было настолько сильным, что Черепанов внимательно оглядел себя.
Нет, с этим у него было все в порядке…
