МОСКВА, 29 авг — Sputnik, Мария Шелудякова. Двадцатилетний Валерий Кривоносов в 1962 году был откомандирован на Семипалатинский полигон и прослужил там шесть лет в должности командира подразделения связи, а затем командира радиороты. Именно в эти годы шли самые интенсивные ядерные испытания. За ними военный наблюдал с расстояния восьми километров.
Семипалатинский ядерный полигон был закрыт ровно 27 лет назад, 29 августа 1991 года. Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний был подписан в 1996 году. Участниками договора стали 44 страны, взявшие на себя обязательство не возобновлять испытания ядерного оружия.
– Валерий Николаевич, помните ли вы, когда увидели ядерный взрыв в первый раз?
– В 1962 году. Я прибыл на площадку рядом с опытным полем, там посменно дежурили взводы. Иногда я принимал командование и оставался с личным составом. В один из таких дней должен был произойти воздушный ядерный взрыв. Я обеспечивал кабельную связь на испытательной площадке. Мы находились примерно в восьми километрах от эпицентра ядерного взрыва.
– Как производились воздушные ядерные взрывы?
– Картина впечатляющая. Появляется самолет с атомной бомбой, а за ним два истребителя. Истребители вооружены на случай возникновения проблем: вдруг с летчиком что-нибудь случится, всякое бывает. Как говорили пилоты, они имели право заставить летчика сбросить атомную бомбу над полигоном, если он откажется это делать. Они могли расстрелять самолет.
На опытном поле выложен круг большого диаметра с крестом белого цвета. Средства наведения в то время не были развиты. Самолет сбрасывает атомную бомбу на парашюте и улетает. В это время истребители, как говорится, машут крыльями и расходятся – все нормально.
Возникает огненный шар, а с земли поднимаются клубы пыли. Затем они соединяются с этим шаром в форме ядерного гриба.
– Что именно входило в ваши обязанности на полигоне?
– Обеспечение линии связи для работы комиссии, которая проводила ядерные испытания. Линия протяженностью 60 километров связывала город, где находился штаб и жили офицеры, с опытным полем. В должности командира радиовзвода я занимался обеспечением радиосвязи во время испытаний ядерного оружия. Выезжал лично или отправлял своих подчиненных.
– Присутствовали ли вы при подземных ядерных испытаниях?
– Это было моей основной работой. Какая у нас задача была? С бомбами все давно понятно, известна их конструкция. Шла отработка по количеству радиоактивного вещества. Шахтеры прорубали штольни в горах, туда закладывался ядерный заряд и производился взрыв. В штольнях находились отводы, куда устанавливали аппаратуру для измерений параметров взрыва.
– Искусственное озеро Чаган появилось в 1965 году. Могли бы вы рассказать об этом проекте?
– Да, испытания проходили 15 января 1965 года. Изначально планировалось сделать сорок таких озер, но в итоге сделали только одно, по аналогии с американцами. В штате Невада есть такое же озеро. Необходимость была в таком водоеме, река Чаган летом высыхала.
Скважину пробурили на глубину 178 метров и заложили туда ядерный заряд. Облако пыли поднялось на четыре километра, взрыв выбросил на высоту 950 метров десять миллионов тонн грунта.
Я потом интересовался у специалистов. Оказалось, что облако накрыло одиннадцать населенных пунктов с населением две тысячи человек. Они получили приличную дозу радиации. Сразу после взрыва уровень радиации в образовавшихся отвалах составлял 30 рентген в час. Это прилично. Я туда поехал через десять дней, и уровень радиации уже составлял один рентген в час.
Сейчас это озеро не радиоактивное. Вода чистейшая, рыбу там развели. Я знаю ребят, которые ездили туда рыбачить. И купаться там сейчас можно, и рыбу есть спокойно. Скажем, поймали вы рыбу, ее надо несколько раз отварить и воду слить, очистить от костей, потому что продукты радиоактивного распада в основном в костях откладываются.
– Соблюдались ли меры безопасности во время испытаний?
– Все находились на расстоянии, которое обеспечивало безопасность. Никто нас ближе не подпускал. Каждый взрыв готовился, личный состав был проинструктирован. Это не Чернобыль.
Для невоенных допустимая доза радиации составляет 0,5 рентген в год, а на полигоне ее можно было получить за день. За четыре дня работы на полигоне некоторые получали одноразовую дозу 30-50 рентген, что крайне нежелательно. В случае войны допускается однократное облучение до 50 рентген, в течение месяца многократно можно набрать сто, в течение трех месяцев – двести, в течение года – триста рентген. Способны ли люди выдерживать такие дозы, я не знаю. Но такова военная норма.
Кто-то ведь должен был работать на поле после взрыва. С этими ребятами я подробно разговаривал. Говорят, старались не набирать больше 15 рентген в год. Товарищи, которые работали в Чернобыле, за один месяц набирали 25 рентген, а потом их списывали – и они уезжали.
– Думали ли вы о том, как служба на ядерном объекте отразится на вашей жизни?
– Честно говоря, тогда об этом не думал. Потому что мы мало об этом знали. При Хрущеве служба в армии не была популярна, меня призвали по комсомольскому набору. Я должен был показывать пример для всех остальных.
После окончания училища мне предложили службу в войсках особого режима, потому что я был идеальным кандидатом: 20 лет, холост. Куда я еду и что я там буду делать, мне не сразу объяснили. Вообще тогда нас особо не спрашивали, время было другое.
– Могли бы вы описать условия жизни в городе Курчатове во время испытаний?
– Я приехал туда через 13 лет после начала ядерных испытаний (первый ядерный взрыв СССР произвел в 1949 году – Sputnik). Тогда этот город на берегу Иртыша назывался Москва-400, к нему уже была проложена железная дорога. Меня удивило, что городок оказался чистым и ухоженным. Когда на полигон в командировку приезжали военные, они говорили, что мы жили лучше, чем в Москве.
Не было никаких очередей, прилавки ломились от изобилия продуктов. Персики, апельсины, мандарины – все у нас было. Мясо стоило от 3 рублей 70 копеек, черная икра в пределах 13 рублей. Все продукты качественные.
Мы никогда не говорили о секретах – где был, что видел, что делал. Когда я только приехал, мне еще было любопытно. Я начал о подробностях старшину роты расспрашивать, который при самом первом взрыве присутствовал. Меня на следующий же день работники КГБ, как говорится, взяли за шиворот. Не принято такими вещами интересоваться.
А так, жили как при коммунизме – дружно. Если жена в магазине вдруг забыла кошелек, через несколько дней его можно было найти на том же месте, где оставила. Люди были порядочные.
