АСТАНА, 9 авг — Sputnik, Сергей Ким. Думать о том, как прокормить близких и заниматься прогнозированием землетрясений, трудно, считает директор Института сейсмологии Анвар Боранбаев.
Землетрясение, разбудившее среди ночи немало казахстанцев, в очередной раз вытолкнуло сейсмологическую службу ближе к эпицентру событий дня. Sputnik Казахстан поговорил с Боранбаевым о том, являются ли два землетрясения в Китае звеньями драматической цепи, конец которой может оказаться, например, в Алматы – условная прямая между районами примерно туда и указывает. Но разговор плавно перешел к неожиданному мнению собеседника: казахстанская сейсмология в упадке, денег катастрофически мало, работа прогнозистов недостаточно эффективна. Сколько зарабатывает сейсмолог? Почему ученые вынуждены искать спонсоров – пока, впрочем, безуспешно. Могут ли вылиться маленькие проблемы научной отрасли в большие последствия? Ответы можно найти в этом интервью.
- Это землетрясение магнитудой 4 балла для Алматы и области считается сильным?
— Оно умеренное. Есть такое понятие “градация землетрясений”. Есть слабые, есть чувствительные 2-3 балла, есть сильные – 5-6 баллов.
- То есть до сильного этому землетрясению не хватило 1 балла?
— Условно так. Но в другой периодике от 1 до 4 баллов называется слабым землетрясением. Это общий фон алматинского полигона. У нас весь юг сейсмически активный, на рубеже 19 и 20 веков у нас проходили сейсмические события – Верненское землетрясение, Чиликское землетрясение и так далее, которые ощущались в нашем городе. Мы в Евразии условно считаемся опасной территорией. Если продолжать мысль, мы равнозначны Японии — в Японии просто чаще трясет, потому что там природа землетрясений другая: островные дуги намного осложняют… и постоянно трясет, потому что это островное государство.
- Предыдущее землетрясение с такой силой когда было в последний раз в Алматы?
— В 2013 году.
- Не вызывает ли у вас как у директора Института сейсмологии опасений тот факт, что условная прямая, проходящая через районы вчерашнего сычуанского землетрясения и сегодняшнего синьцзян-уйгурского землетрясения, ведет как раз в Алматинскую область?
— Поймите, нам такие “прямые линии” не подходят. Нужен научный подход.
- Но между собой эти два землетрясения могут быть связаны?
— Как я вам могу сказать, если я не отвечаю за сеть сейсмических наблюдений на территории КНР? Да, мы обмениваемся информацией, но она приходит к нам в виде каталожных данных, никак не детализированных записей. Соответственно, говорить о том, что происходит у коллег, мне очень сложно. Мы пытаемся сейчас наладить контакт с россиянами, с китайцами – проводим две конференции. Одна с 11 по 15 сентября под эгидой Единой геофизической службы Российской академии наук, и финансирование полностью на себя взяли наши российские коллеги. Девятая казахстанско-китайская обязательная (конференция. – прим.)… мы пытаемся найти спонсоров, а спонсоры от нас отворачиваются. Как быть? Если само население не желает знать, что может происходить, и как быть готовым к этому, о чем можно говорить дальше?
- Подождите… Вы сейчас упомянули проведение конференции. А зачем нужны спонсоры, и не должно ли государство ее финансировать?
— Да вы поймите, это же наши личные инициативы, казахских сейсмологов, чтобы народ знал, чтобы специалисты общались между собой, чтобы не было границ между нами, чтобы мы могли выезжать в эпицентральные зоны, чтобы мы могли обмениваться информацией. Потому что информация как раз позволяет потом делать соответствующие выводы, принимать решения. А у нас для того, чтобы китайские коллеги сюда приехали, мы должны месяц или два ждать подтверждения на визу. То же самое с Китаем происходит. Но у нас такого быть не должно!
- То есть это все-таки проблема государственная?
— Ну почему государственная? Вы поймите, это мы, сейсмологи, должны находить контакты и возможности обмениваться информацией. И ставить вопросы уже перед государственными служащими с четким объяснением − для чего это надо. Но когда мы населению говорим: “Ребята, мы хотим сейчас что-то сделать” … − у нас уже были предложения определенные − давайте с населения, грубо, по 50, 100 тенге собирать, чтобы поддерживать в рабочем состоянии те станции, которые у нас есть. Да, нам дает государство деньги. Но нам их не хватает на текущую поддержку, а у нас оборудование старое. Последняя замена оборудования была в 2001 году – 16 лет назад!
- А вы поднимаете этот вопрос перед госорганами?
— Я 21 июня в сенате выступал. И 1 июля вышли граждане, которые будоражили интернет-пространство и все остальное, они же как раз палки в колеса вставляли (о расколе в Институте сейсмологии – прим.).
- Вы в сенате говорили об увеличении финансирования Института сейсмологии?
— Да вообще сейсмологической службы! У нас же две организации – есть сеть инструментальных наблюдений, которая подпитывает институт объемом информации, потом анализируемой.
- И вы выступили за то, чтобы больше денег давали тем, кто занимается наблюдениями?
— Не только им, в целом сейсмологической отрасли. Она испытывает сильное падение.
- Падение начиная с какого периода?
— Да вот – начиная с правления господина Абаканова (Танаткана Абаканова, предыдущего директора Института сейсмологии. – прим.), например. 11 лет управлял сейсмологической службой инженер-строитель по образованию (с оценкой конфликта оппонентов Боранбаева можно ознакомиться здесь).
- Какие последствия может принести этот, как вы сказали, упадок? Дело в том, что многочисленные эксперты в области сейсмологии заявляют, что точно спрогнозировать землетрясение, в том числе разрушительное, все равно нельзя…
— Когда-то говорили, что нельзя предсказать погоду. Было? Есть факторы, которые позволяют сделать соответствующие выводы. Раньше нельзя было, например, вылечить оспу. Наука же не стоит на месте.
- То есть уже можно гарантированно предсказывать землетрясения?
— Смотрите, у нас есть четыре прогностические лаборатории. Есть так называемые прогнозные параметры – геологические, геофизические, сейсмические, гидрогеохимические. На каждый из этих параметров приходится 20-30 подпараметров, которые позволяют в той или иной степени выставить числовой ряд и перевести это в графические изображения. И то на спаде, то на пересечении они где-то сходятся в одной точке, в которой можно четко зафиксировать сейсмическое событие. Можно выделить так называемую “дельту перехода” от одного сейсмического события к другому – от 3 к 4 баллам, от 4 к 5. Но для этого должен быть тесный контакт и обмен информацией между сейсмологическими службами сопредельных стран. Во-вторых, должен быть постоянный контакт, постоянная обкатка специалистов. У нас по кандидатам наук возрастной ценз (имеет в виду средний возраст. – прим.) 60 лет, по докторам наук – 77, по другим специалистам, в целом, 48 лет − по одной организации, 52 года − по другой. В одной из организаций работает только один кандидат наук. 270 человек – и всего один кандидат наук!
- Это в какой организации?
— Я сейчас говорю о Сейсмологической опытно-методической экспедиции. В целом такая ситуация. Где-то, может быть, надо подход менять. Но это же делается не сразу. Может быть, кто-то догматически застоялся, значит, требуется какая-то встряска для человека, чтобы он изменил свои взгляды на окружающую действительность.
- Вы сказали, что денег не хватает. Сколько денег выделяется государством на сейсмологию сейчас и сколько, на ваш взгляд, оно должно выделять?
— Есть научное сопровождение, есть сопровождение инструментальное. Вот на инструментальное сопровождение выделяется 418 миллионов тенге в год.
- Этого не хватает?
— Хорошо, я вам скажу: средневзвешенный показатель по фонду оплаты труда в районе 52 тысяч тенге. Проживете на эти деньги? Это средневзвешенный показатель – у уборщицы 25 тысяч, у директора Сейсмологической опытно-методической экспедиции 128 тысяч. Вот и все. Вот и делайте выводы. Как человек, у которого болит голова о том, чтобы накормить ребенка, будет работать? И как будут приобретаться материалы и все остальное, когда их не хватает физически просто… бензин, электроэнергия, спецодежда и прочее. Денег на ремонт оборудования не хватает.
- Средняя зарплата в Институте сейсмологии какая?
— Там чуть больше – 80 тысяч тенге.
- В идеальных условиях, если все будет налажено – за сколько дней, за сколько часов можно будет спрогнозировать землетрясение?
— Если у нас каждый сотрудник на своем месте, там, где идет фиксация события, будет оперативно информировать тех, кто сможет это обработать и донести до сведения служб чрезвычайных ситуаций, когда эта оперативность достигнет, условно, пределов часа, что в принципе пока невозможно, — понадобится лет 5 при хорошем финансировании — тогда мы что-то сможем дать. На сегодняшний день мы тоже фиксируем для Алматы, есть определенное количество станций, позволяющие сделать какие-то выводы, мы эти выводы делаем. Мы информируем Комитет по ЧС, министерство образования и науки, службы ЧС сопредельных областей информируем и говорим, что, например, в течение недели сейсмическое событие с балльностью свыше 6 не прогнозируется.
- То есть вы за неделю до сейсмического события можете дать прогноз уже сейчас?
— Вы не поняли. Мы анализируем и даем, что, например, сейсмическое 7-балльное событие в пределах территории города Алматы и Алматинской области не прогнозируется.
