Эвакуация: как это было на самом деле

АСТАНА, 6  мая – Sputnik. Война: кровь, пот, слезы, тяжелый, адский труд и нескончаемая  тревога за близких. Мужчины уходили на фронт, их матери, жены и дети отправлялись в эвакуацию. В далекий и незнакомый им Казахстан…

Эшелоны ушли на восток

Уже через пять дней после начала войны в СССР был создан совет по эвакуации, который определял порядок перемещения на восток фабрик, заводов, театров и вузов, а главное − сотен тысяч людей. Из-за острого дефицита пассажирских вагонов людей зимой перевозили в товарняках, а иногда и на обычных железнодорожных платформах.

С августа 1941-го по январь 1942 года основной поток эвакуированного населения был направлен в Казахстан. К сентябрю 1941 года республика приняла более 24 тысяч человек, в подавляющем большинстве это были женщины и дети. А к январю 1942 года в Казахстан прибыли почти 400 тысяч эвакуированных. Только в Алма-Ате было развернуто восемь эвакогоспиталей, размещено 15 вузов и техникумов, около 20 научно-исследовательских институтов, свыше 20 культурно-просветительских учреждений.

Эвакуация шла с большими трудностями. В ноябре 1941 года ЦК ВКП(б) стали известны факты "о неправильном отношении к эвакуированным" со стороны местных органов и железнодорожной администрации как в пути следования, так и по прибытии к месту назначения. Снабжение топливом вагонов с эвакуированными, питание и обеспечение кипятком, так же как и санитарное обслуживание, были организованы из рук вон плохо. Зачастую  прибывающие на место назначения не только не получали помощи в размещении и трудоустройстве, но и встречали явно недоброжелательное отношение со стороны местных органов. 

Массовое, внезапное и неподготовленное переселение не могло не вызвать множества проблем, в первую очередь – бытовых. Большинство эвакуированных пришлось расселять в аулах и селах. Примерно треть приехавших были обустроены в городах, где жилищная проблема, и до войны острая, с их приездом обострилась еще сильнее: если в 1940 году  на одного горожанина в республике приходилось чуть более пяти квадратных метров жилой площади, то в годы войны – 4 квадратных метра, а в Караганде – и вовсе 2,2. Но на деле, утверждают историки, люди жили в еще более стесненных условиях. Плюс ко всему резко ухудшилось снабжение. Все шло на фронт. 

У войны не женское лицо

Отношение местного населения к эвакуированным было неоднозначным: они встречали и сочувствие, и помощь, но и безразличие, и черствость. Люди, жившие небогато, если не сказать бедно, впервые в жизни увидели у приехавших красивую посуду, постельное бельё, кружевные платья, женские шляпки.  Народная артистка СССР Бибигуль Тулегенова вспоминает свое военное детство: "Эвакуированные казались нам очень богатыми. Все говорили: "Они приехали с мешками денег". Мы всегда думали: "Боже мой, откуда столько денег у людей?". Мы стирали им, и белили, и уборку делали именно для того, чтобы выжить".

Но и эвакуированным приходилось порой очень тяжело — многие были вынуждены подолгу жить возле эвакопунктов, поскольку не было транспорта для их доставки к месту проживания, им не оказывалась помощь в элементарном обустройстве, оформлении детей в школы и детсады. Зачастую не было даже еды и крыши над головой. Столкнувшись с безразличием и черствостью, приезжие жаловались властям и писали в газеты.

Одно из таких писем рисует тяжелую ситуацию, в которой оказалась семья Елены Ивановны Фоминой, эвакуированной из Ленинграда в Джувалинский район Южно-Казахстанской области. В отчаянии она написала в редакцию "Казахстанской правды": "Меня решили направить в казахский колхоз, где никакой ценой не достать пол-литра молока для больного ребенка, не было яслей, не было для эвакуированных сирот школы. Я получила направление в колхоз "Кзыл-Арык". Двое суток с больными ребятишками пришлось провести на улице, так как не было на чем отправить мою семью в колхоз".

В колхозе семью поместили в пустой амбар, где голодные и измученные люди устроились на ночлег прямо на соломе, на полу. Через двое суток семье выделили пропитание — три килограмма картофеля и два килограмма муки. Но не на чем и не в чем было варить еду. "Будь проклят этот тыл, где дети, сидя на полу, ловили вшей и скребли чесотку", — пишет возмущенная женщина. 

Как сложилась в дальнейшем судьба этой семьи, историкам выяснить не удалось. В делах сохранилась лишь "Справка о жалобе гражданки Е. Фоминой", в которой написано, что "проверить доподлинность излагаемых фактов в ее заявлении не представлялось возможным в связи с выездом последней в неизвестном направлении".

9 января 1943 года на имя секретаря Семипалатинского обкома поступило заявление от жен военнослужащих-фронтовиков. Они писали: "Нас, группу женщин с детьми, Семипалатинский эвакопункт прислал на место жительства в Кокпектинский район 10 ноября 1942 года. Мы приехали на станцию Жангиз-Тобе. Только 18 (ноября — ред.) приехал уполномоченный  с подводами, но нас, пять семей, отказался везти, ибо за это время наши дети от холода и голода заболели корью и воспалением легких".

"За это время у нас умерло двое детей, местный медпункт не оказался в состоянии спасти наших детей из-за отсутствия каких-либо элементарных медикаментов. Районные врачи не оказали нашим детям никакой помощи… Мы уже… продали с себя все для того, чтобы иметь возможность выкупить хлеб и суп", — пишут они. Женщины были вынуждены ходить по домам, красть, просить милостыню. 

Выполнять указания товарища Сталина

Подобных писем с жалобами поступило немало. В итоге была организована проверка, в ходе которой выяснилось, что "директора совхозов "Чигелек", "Коминтерн" Кокпектинского района, совхоза "Красный скотовод" Жарминского района, совхоза "Ульгули-майши" умышленно не забирали людей со станции, считая их неполноценными работниками, поскольку в основном это были женщины и дети. Директор совхоза "Красный скотовод" Цепура написал директору Семипалатинского треста совхозов Опрышко: "В нашем совхозе и без направляемых Вами людей достаточное количество иждивенцев. Прошу обязать т. Николаева набирать для отправки в совхоз таких людей, с которыми можно выполнять указания товарища Сталина…". 

Завезенные на станцию Жангиз-Тобе люди были предоставлены сами себе, не имея никаких средств к существованию. Они были доведены до такого состояния, что некоторые из них искали средства для самоубийства, а четыре человека умерли от истощения и болезней. 

В тяжелой ситуации оказались также рабочие и служащие с семьями, эвакуированные вместе с предприятиями.

Так, вместе с Реутовской прядильной фабрикой 24 декабря 1941 года прибыли 196 рабочих и инженеров с членами семей, которые были размещены в разных "красных уголках" и бараках. В "красном уголке" швейной фабрики №2 проживали 160 человек, здание не топилось несколько недель, сырость здания дошла до такого состояния, что невозможно по цементному полу пройти без калош, по стенам сплошная плесень, растут грибы. Готовить горячую пищу людям совершенно негде. Пользоваться примусом или  железной печкой не разрешается, так как "красный уголок" находится внутри основного производственного здания.

Но при этом, как отмечают историки, отношения между эвакуированными и местными жителями различных национальностей на бытовом уровне были вполне дружелюбными. 

И хотя эвакуация сопровождалась суровыми испытаниями и многими, зачастую неизбежными, потерями, миллионы советских граждан, спасенных от угрозы уничтожения или фашистского рабства, выжили, выстояли, вынесли на своих плечах все тяготы военного времени.

Подготовлено по материалам, размещенным на портале e-history.kz.