Монополия на насилие

В плане если не полного принятия реальности, то умения заключить с ней приятный компромисс многие добились впечатляющих успехов. И тут – бабах! – дело Наталья Слекишиной, как разорвавшаяся бомба. Упадешь, отползешь по-пластунски, голову осторожно так приподнимешь, а всё вокруг — в битом стекле хрупкого равновесия, осколках вчерашнего лицемерного благополучия, разлетевшихся цветных тряпочках иллюзий, и кровищи, кровищи-то – просто жуть сколько.

В нашем мире есть несколько "параллельных реальностей", и самая "параллельная" из них – это казахстанская тюрьма. Довольно герметично закупоренное от обывателя пространство. Временами герметичность по каким-то причинам нарушается. И тогда сюда, по эту сторону "колючки", долетают специфические запахи. Иногда совсем что-то страшное просочится, но психика обывателя очень удачно ставит предохранитель: "Это же преступники, они заслужили", — говорит себе обыватель. И, в общем и целом, конечно, бывает прав, поскольку еще незабвенный Глеб Жеглов говаривал: "Запомни, Володенька, наказаний без вины не бывает!".

Но почему же тогда нас так тронула и так разбередила душу история Натальи Слекишиной? Почему общество почти единодушно встало на ее сторону и поверило ей, уголовной преступнице, осужденной на 8 лет за разбой? Не беремся исследовать юридические аспекты дела, пусть этим занимаются суд и прокуратура, тем более, что пытаться прогнозировать итоги любого нынешнего процесса – дело, обреченное на провал. Нас больше интересует аспект культурологический, и он, поверьте, не менее, а возможно – даже более захватывающ и интересен.

Разворачивающаяся на наших глазах тюремная драма – практически библейская иллюстрация обретения огромной духовной силы одной "из малых сих". Феномен Натали Слекишиной в том, что она попала в обстоятельства, в которых оказалась трижды униженной и при этом умудрилась не сломаться. Во-первых, она унижена тем, что она – "зэчка" ("Зэчка, не стерлась. Знай свое место!", — реакция и.о. начальника изолятора на заявление жертвы о групповом изнасиловании надзирателями). Во-вторых, Наталья унижена тем, что она – женщина. И в-третьих, унижена тем, что она – красивая молодая женщина, идеальный секс-объект. Даже одного из трех пунктов достаточно, чтобы в нашей стране чувствовать себя неуютно, а уж в сумме они дают поистине гремучую смесь. Трижды униженный человек, женщина, изнасилованная "зэчка", родившая в тюрьме ребенка от насильника, посмела восстать против целой системы.

Тут надо сказать, что взаимоотношения граждан с государством все чаще описываются в бытовой разговорной речи (самой точной и бескомпромиссно отражающей суть явлений) характерным энергичным словечком "иметь". Начальник "имеет" подчиненных. Гайцы "имеют" автомобилистов. Полицейские "имеют" всех подряд: "Был бы человек, а статья найдется". В тюрьме, где власть государства сгущается до предельной концентрации, термину "иметь" порой становится тесно в его иносказательном значении. И тогда он перетекает в значение вполне себе буквальное. Изнасилование в тюрьме – это не просто сексуальный акт. Это ритуал инициации: посвящение в подчинение, в ничто, в пыль под ногами.

Этот ритуал достался нам, двуногим прямоходящим, в наследство от животного мира. Скажем, имитация фрикций является выражением иерархических отношений в стаях человекообразных обезьян. Известный зоолог Конрад Лоренц стал свидетелем и затем описал в эссе "Агрессия", как два сильных самца-гамадрила схватились в серьезной драке. "В следующий миг один из них бежал, а победитель гнался за ним, пока наконец не загнал в угол, — у побежденного не осталось другого выхода, кроме жеста смирения, — пишет Лоренц. — Тогда сильнейший с довольно скучающей миной оседлал его и проделал несколько небрежных копулятивных движений. Только после этого побежденный успокоился, очевидно убежденный, что его мятеж был прощен".

Что, обижает сравнение с гамадрилами? Что ж, давайте вспомним основателя социологии Макса Вебера, — тот исключительно про людей писал. В свое время Вебер как мыслитель додумался до совершенно революционного вывода, что государство – это институт, который обладает монополией на легитимное применение физического насилия. Более того, насилие государства, по Максу Веберу, это специфическая функция, которую не могут нести другие организации и общественные институты.

Надзиратели в СИЗО, где насиловали Наталью Слекишину, не просто удовлетворяли свою похоть, а — творчески развивали философскую мысль Вебера. И фактически оказались неподсудными (на скамье подсудимых очутился лишь один – по иронии судьбы, обладатель самых резвых сперматозоидов, от кого Наталья, по данным экспертизы, и зачала ребенка). Троих из предполагаемых насильников не посчитали нужным привлечь в качестве обвиняемых. Монополия на насилие, говорю же. Всё по Веберу.

История Натальи Слекишиной показательна еще и тем, что это настоящий ящик Пандоры казахстанской правоохранительной системы. Еще недавно казалось — вот он, классический "fucking shame" — позорней, стыднее, гаже уж просто не бывает. Ан нет. В днище то и дело лязгает потаённая дверца и оттуда лезет нечто всё гаже и гаже, стыднее и стыднее, позорней и позорней. События разворачиваются стремительно. Потерпевшая отказывается от адвоката, потом заявляет о сильнейшем давлении и умоляет защитницу не бросать ее. Адвокат тоже заявляет, что ей угрожают. Потерпевшая беспокоится о детях, оставшихся на свободе, и просит прокуратуру обеспечить их безопасность. И зритель, зачарованный и крепко прибитый к спинке кресла, уже не в силах оторваться от тюремного триллера и только шепчет: "Да будет ли предел ЭТОМУ ВСЕМУ"?

Дело Слекишиной должно стать неким индикатором, который покажет, насколько государство (в лице его многочисленных правоохранительных институтов) готово дистанцироваться от местечковой власти самцов. Для начала, как минимум, — привлечь в качестве подозреваемых всех четверых, пусть доказывают свою невиновность в суде, как положено. Сделать это для государства – дело чести. Ведь иначе, в условиях безнаказанности, гамадрилы в погонах благополучно завершат то, что уже начали – окончательно превратят орган государственной власти в… детородный. Думается, уважающее себя государство ни в коему случае не может допустить этой позорной метаморфозы.