…На рынке, в мясо-молочном отделе, живо обсуждают трагедию в семье известной телеведущей. Две торговки-молодки просвещают третью — пожилую тате, видно по всему, далекую от перипетий звездной жизни.
— Он ей глаз повредил, плохо видит им сейчас. В живот нож воткнул.
— Ой-бай!
— Она, бедняжка, много лет с ним мучилась, на развод не подавала, боялась — убьет.
— Ой-бай!
— Э, там не всё так просто, — авторитетно вступает в разговор четвертая, самая представительная, она не похожа на продавщицу, скорее — на директора рынка. — Он отец хороший и муж заботливый. Богатый. Зарабатывал много. Я так думаю, надо ей простить его. Ради детей.
— Әттеген-ай! Как теперь дети без отца? Простить надо! – восклицает татешка. Вся троица скорбно поджимает губы и согласно кивает головами: "Простить надо!".
Я много лет покупаю у этих женщин мясо и молоко. И у меня – стойкий эффект "дежавю". Пару лет назад на рынке столь же эмоционально обсуждался похожий эпизод: российский актер Марат Башаров жестоко избил жену. Тогда всё было в точности, как и сейчас: драматический свистящий шепот, протяжное горестное "ой-бай", и в конце — дружный вердикт, обеляющий дебошира: "Маратик — хороший такой. Это водка проклятая! От нее все зло!".
Знаете, нисколько не удивлюсь, если в семьях этих женщин происходит нечто похожее. Все просто — у них психология жертвы. Жертва всегда оправдывает палача. Понятное дело, ненавидит его, испытывает ужас, отчаянье, сильный шок, но постепенно в психике происходят странные изменения. Жертва начинает сочувствовать мучителю и — закономерный итог, — отождествлять себя с ним. Этот феномен получил название "стокгольмский синдром", или синдром выживания заложника. Явление не такое уж редкое, между прочим.
Неоднократно отраженное в искусстве. Женщины особенно к этому склонны. В нашумевшем фильме Лилианы Кавани "Ночной портье" исследуется страсть, вспыхнувшая между экс-нацистом, служившем в концлагере, и его бывшей заключенной. Это такие болезненные глубины подсознания, в которые и соваться-то страшно. Жертва нуждается в мучителе, она самоутверждается через него. Как и он – через нее. Иногда они меняются ролями. Это взаимовыгодная связь. А потому – нерушимая.
Взять мою соседку, из которой много лет сосал кровь муж-алкоголик. Соседка – монументальная дама, а-ля мухинская колхозница. А мужик, слабосильный и тщедушный, гонял ее в хвост и в гриву. И никто не понимал, как же так? Почему она если не уйдет от него, то хотя бы в глаз не даст разок, чтобы неповадно было? И только когда глава семейства приказал долго жить в результате очередного запоя, и соседушка разом как-то сдулась, словно жизненной силы лишилась, до народа дошло: а ведь муж-деспот был нужен этой женщине! Вместе с тумаками и зуботычинами, она получала вожделенный статус страдалицы. Воображаемый мученический венок придавал смысл ее довольно бессмысленному существованию. И поэтому никто особо не удивился, когда, не относив траура, вдовица завела себе нового спутника жизни – еще похлеще предыдущего.
Мы получили возможность, наконец, открыто обсуждать эту тему, но куда-то не туда ломанулись. Мне представляются отвратительными всевозможные флешмобы с рисованием синяков под глазом в знак солидарности с избитыми женами. Более того, я скептически отношусь к организациям кризисных центров для женщин, пострадавших от домашнего насилия. В Казахстане действуют десятки таких центров, наверняка, они гладко отчитываются о своей работе, но вот вам маленькая деталь: когда случилась беда с Баян Есентаевой, ей не предложил помощь ни один такой центр. Даже не связь не вышел. Давайте посмотрим на проблему без розовых очков. Общество нуждается не в очередной ночлежке для жертв (они не решат проблему), не в совместных рейдах с полицией (о, сколько их упало в эту бездну!), а в том, чтобы кто-то пришел и, наконец, вправил нам всем мозги.
Конструктивное обсуждение проблемы будет возможно лишь тогда, когда общество перестанет видеть в женщинах жертв. Когда женщины сами перестанут позиционировать себя жертвами, прекратив излучать флюиды "очаровательной беспомощности" и тем самым активировать в партнере опасную красную кнопку. Ведь насилие – оно не обязательно с ножевыми ранениями и синяками. Оно может быть в виде эмоционального вампиризма, на уровне изматывающих претензий, придирок, насмешек. Оно может быть с тихим голосом и вкрадчивыми манерами, но от этого оно не перестает быть насилием.
А начать надо с самого простого, даже простейшего действия – каждой из нас сесть и подумать: почему мне удобно быть жертвой? Да-да, именно мне и именно — удобно? Какие выгоды это мне сулит?
Ответ придет сам и, уверяю, он вас поразит. А за отрезвлением – так всегда бывает — начнется исцеление.
